Хираяма жил в мире тишины и простоты. Его жизнь была как старая пластинка, которую он ставил каждый день — одна и та же мелодия, звучащая изношенным, но уютным ритмом. Каждое утро начиналось одинаково: мягкий свет пробивался сквозь занавески, и Хираяма первым делом тянулся к своим растениям. Они росли на его подоконнике, как напоминание о живом и растущем в мире, который ему казался застывшим. Он аккуратно поливал их, проверял листья, иногда разговаривал с ними — негромко, как будто боялся потревожить покой.Его работа была далека от романтики, но Хираяма не жаловался. Уборка общественных туалетов Токио казалась ему даже чем-то терапевтическим: он находил утешение в чистоте, которую оставлял после себя. Каждый день он шел к своей работе, слушая на старом кассетном плеере рок-классику. Патти Смит, Лу Рид — их голоса звучали как привет из другой эпохи, словно напоминание, что где-то внутри он все еще был моложе, полон жизни и мечтаний. После работы он возвращался домой, где его ждали книги. Только бумажные, никаких электронных новшеств. Он обожал ощущение страниц под пальцами, запах старых обложек. Эти книги переносили его в далекие миры, давали свободу от повседневности. Вечерами он брал свой старый плёночный Olympus и шел на прогулку. Он запечатлевал моменты, которые никто другой не заметил бы: луч света, падающий на дерево, отражение неба в луже. Эти снимки были для него больше, чем просто фотографиями — это была его личная галерея красоты.